Генрик Сенкевич:
Камо грядеши

Глава LIX

- Государь,  - говорил Хилон,  - море теперь, как оливковое масло, волны точно уснули... Поедем в Ахайю. Там тебя ждет слава Аполлона, ждут венки, триумфы, народ тамошний тебя боготворит, и боги примут как равного себе гостя, а здесь, государь...

Тут он запнулся, потому что вдруг затряслась у него нижняя губа и вместо слов стали вылетать какие-то невнятные звуки.

- Поедем, как только закончатся игры,  - отвечал Нерон. - Я знаю, что и так кое-кто называет христиан innoxia corpora^[415]. Если бы я уехал, это стали бы повторять все. А ты-то чего боишься, гнилой пень?

И он, нахмурив брови, уставился испытующим взглядом на Хилона, будто ожидая объяснений. В действительности же он сам только притворялся спокойным, слова Криспа на последнем представлении сильно напугали его - возвратясь домой, он не мог уснуть от ярости и стыда, но также от страха. А суеверный Вестин, молча слушавший этот разговор, вдруг сказал, озираясь и таинственно понизив голос:

- Послушайся, государь, этого старика, в христианах и впрямь есть что-то необычное. Их божество дарует им легкую смерть, но оно может оказаться мстительным.

Нерон поспешно возразил:

- Это не я устраиваю игры. Это Тигеллин.

- Конечно, конечно, это я! - подхватил Тигеллин, услыхав ответ императора. - Да, я, и плевать мне на всех христианских богов. Вестин - просто набитый суевериями бычий пузырь, а этот отважный грек готов помереть со страху при виде наседки, защищающей своих цыплят.

- Все это прекрасно,  - молвил Нерон,  - но отныне прикажи отрезать христианам языки или затыкать рот кляпом.

- Им заткнет его огонь, о божественный!

- Горе мне! - простонал Хилон.

Но император, которому наглая самоуверенность Тигеллина придала духу, рассмеялся и, указывая на старого грека, сказал:

- Глядите, какой вид у этого потомка Ахиллеса!

Вид у Хилона действительно был ужасный. Остатки волос на голове совершенно побелели, с лица не сходило выражение крайней тревоги и угнетенности. Временами он был как одурманенный или полупомешанный - то не отвечает на вопросы, то вдруг рассердится, начнет дерзить - тогда августианы предпочитали его не задевать.

Подобное возбуждение овладело им и сейчас.

- Делайте со мною, что хотите, а на игры я больше не пойду! - воскликнул он с задором отчаяния, прищелкнув пальцами.

Нерон поглядел на него, потом, обращаясь к Тигеллину, сказал:

- Последи, чтобы в садах этот стоик был возле меня. Хочу посмотреть, какое впечатление произведут на него наши факелы.

Хилону стало страшно от звучавшей в голосе императора угрозы.

- Государь,  - взмолился он,  - я ничего не разгляжу, я не вижу в темноте.

На что император со зловещим смехом ответил:

- Ночь будет светлая, как день.

Затем, обернувшись к прочим августианам, Нерон завел с ними беседу о состязаниях, которые намеревался устроить в заключение игр.

К Хилону подошел Петроний и, тронув его за плечо, сказал:

- Разве не говорил я тебе? Ты не выдержишь.

- Я хочу напиться,  - отвечал грек и протянул руку к кратеру с вином, но донести вино до рта ему не пришлось - Вестин отнял у него сосуд, придвинулся поближе и с любопытством и испугом на лице спросил:

- А фурии тебя не преследуют?

Старик поглядел на него, открыв рот, будто не понимая вопроса, и часто заморгал.

- Преследуют тебя фурии? - повторил Вестин.

- Нет,  - ответил Хилон,  - но предо мною тьма.

- Как это тьма? Да смилуются над тобою боги! Как это тьма?

- Тьма ужасная, непроглядная, и в ней что-то движется, что-то идет на меня. А что - я не знаю и боюсь.

- Я всегда был уверен, что они колдуны. А не снится тебе что-нибудь особенное?

- Нет, потому что я не сплю. Я же не думал, что их так будут казнить.

- Тебе их жаль?

- Зачем вы проливаете столько крови? Ты слышал, что говорил тот, на кресте? Горе нам!

- Слышал,  - тихо ответил Вестин. - Но они же поджигатели.

- Неправда!

- И враги рода человеческого.

- Неправда!

- И отравители вод.

- Неправда!

- И убийцы детей.

- Неправда!

- Как же так? - с удивлением спросил Вестин. - Ты же сам говорил это и предал их в руки Тигеллина!

- Потому и объяла меня тьма, и смерть идет ко мне! Иногда мне кажется, что я уже умер и вы тоже.

- Э нет, это они умирают, а мы живы. Но скажи мне: что они видят, когда умирают?

- Христа...

- Это их бог? А он бог могущественный?

Хилон ответил вопросом:

- Какие факелы будут гореть в садах? Ты слышал, что сказал император?

- Да, слышал и знаю. Их называют "сарментиции" и "семиаксии"^[416]. Надевают на них траурные туники, пропитанные смолою, привязывают к столбам и поджигают. Только бы их бог не наслал на город каких-нибудь бед! Семиаксии! О, это страшная казнь!

- По мне, лучше уж это, хоть крови не будет,  - сказал Хилон. - Прикажи рабу поднести мне кратер ко рту. Выпить хочется, а я разливаю вино, рука дрожит от старости.

Остальные в это время также говорили о христианах. Старик Домиций Афр над ними насмехался.

- Их так много,  - говорил он,  - что они могли бы разжечь гражданскую войну. Вы же помните - были опасения, как бы они не вздумали защищаться. А они погибают как овцы.

- Пусть бы только попробовали! - сказал Тигеллин.

- Ошибаетесь! - заметил Петроний. - Они защищаются.

- Каким образом?

- Терпением.

- Новый способ!

- Без сомнения. Но можете ли вы утверждать, что они умирают как обычные преступники? О нет, они умирают так, как если бы преступниками были те, кто их осуждает на смерть,  - то есть мы и весь римский народ.

- Какой вздор! - вскричал Тигеллин.

- Hic abdera!^[417] - ответил ему Петроний.

Окружающие, пораженные меткостью его наблюдения, удивленно переглядывались и повторяли:

- А ведь верно! В их смерти есть что-то необычное, удивительное.

- Говорю вам, они видят своего бога! - вскричал Вестин.

Тогда несколько августиан обратилось к Хилону:

- Эй ты, старик, ты их хорошо знаешь, скажи нам, что они видят?

Грек, сплюнув вино себе на тунику, ответил:

- Воскресение!

И затрясся так, что сидевшие ближе к нему разразились громким хохотом.